– Но очень богатые, – так охарактеризовал нанимателей Асадулла, – столько денег у нас никогда не было. Даже когда американцы помогали против вас, русских.
– Теперь подробнее о других попытках, – кивнула Мышка, – место, время, исполнители…
– Нет, – удалось помотать головой бородачу, – кто я такой, чтобы знать такую информацию? Одного знаю – Муатабара. Он сейчас в Италии, в Риме. Муатабар мне ближе брата. Спас меня два раза. А вчера позвонил, хотя этого конечно не следовало делать.
– Следовало, еще как следовало, – не согласилась про себя Наталья, задавая уже вслух очередной вопрос, – звонок в телефоне не стер?
Взгляд афганца поначалу метнулся к низенькому столику, на котором среди прочей рухляди лежал мобильный телефон, и лишь потом заполнился мукой. Этот жестокосердный человек, прошедший не одну битву; буквально сегодня обрекший на мучительную смерть десятки мирных паломников, решил проявить человеческие чувства. По отношению к такому же отъявленному негодяю, каким был сам. Но в Мышке этот порыв нашел понимание.
– Ладно, – решила она, прислушиваясь к подозрительной тишине, что установилась за окошком, – получай награду, Асадулла.
Террорист даже не понял, что надо забыть обо всем, кроме аллаха, который уже готов был дать ему путевку – в мусульманский рай или ад. Его шея не треснула позвонками, как это показывают в триллерах. Жесткие, даже жестокие пальцы агента три нуля один прервали нить жизни этого человека совершенно беззвучно. Потому что Мышка поняла – за дверью жилища, ставшего базой террористов, что-то готовится. И кто-то внимательно прислушивается к тому, что творится внутри.
– Скорее всего, штурм – без всяких предложений сдаться и отпустить заложников, – Наталья кивнула, заранее одобряя возможные действия израильского спецназа, – только знают ли они, что здесь есть беззащитная женщина?
Мышка бережно, без стука, опустила бородатую голову на пол, с легкой усмешкой скользнула взглядом по пирамиде из автоматов, приклады которых она не успела даже огладить, как хотела, и так же беззвучно начала превращаться в заложницу…
Глава 2. Иерусалим. Старый город
Майор Давид Гаршвин. Штурм
О том, что в самом сердце израильской столицы, в Старом городе, свила гнездо террористическая группировка, майор узнал за пятнадцать минут до штурма. Откуда об этом месте узнало соответствующее подразделение Моссада, Давида совершенно не волновало. А вот то, что происходило вокруг дома с двухтысячелетней историей, при штурме которого ему никто не позволил бы использовать активные средства вроде кумулятивных зарядов и светошумовых гранат, ему знать было просто необходимо. Конечно, эти самые пятнадцать минут ограничивали его возможности. Единственное, что удалось узнать его ребятам, а прежде того умельцам из Моссада, которые оттеснили цепь полицейских так далеко, как только могла позволять ситуация и пробежались по квартирам, окна которых выходили на подъезд дома «Х», это возможное осложнение. Оно было связано с женщиной, арабкой, которая вошла в этот дом за пару минут до того, как его взяли в плотное кольцо.
Сам Гаршвин ее не видел, но сейчас почему-то был уверен, что эта арабка может привнести что-то непредвиденное в план, который уже сложился в его голове. Впрочем, точно такой же сложился бы и в любой другой спецназовской голове, потому что план был типовым, отработанным в бесчисленных тренировках и, уже не один раз, в боевых условиях. Единственным отступлением от отработанных до автоматизма действий был категорический запрет на использование в этом районе взрывчатых веществ. Поэтому вместо заряда узконаправленного взрыва, который должен был вышибить толстую деревянную дверь, изготовленную явно не одно столетие назад, его самый надежный помощник, сержант Шломо Мосс, держал в руках кувалду устрашающих размеров.
Сержант сейчас довольно ухмылялся, и Гаршвин догадывался, что принесло ему нечаянную радость. Шломо, выходец из России, любил как раз вот такие силовые, устрашающие методы подавления. Майор не сомневался – представься такая возможность – сержант своей кувалдой и по черепам террористов прошелся бы играючи, не моргнув глазом. Но сейчас тяжеленная болванка на железной же рукояти была нацелена в точку, где в гнезде, выдолбленном когда-то неизвестным арабским мастером, поблескивал вполне современный замок.
Майор наконец дождался сигнала, который сегодня прозвучал как противный писк зуммера в наушниках радиосвязи и тронул рукой плечо Мосса. Сам же предусмотрительно отошел чуть в сторону, за пределы молодецкого размаха. Он сейчас тоже улыбнулся – представил себе, как зловеще, и одновременно радостно ухмыльнулся сержант, опуская кувалду на замок. Этот звук – жалкий треск дерева и стали – майор слышал не раз. Только сейчас он прозвучал как-то иначе; словно через совсем короткий миг после первого удара раздался еще один, более смачный.
– Так лопаются кости, – успел подумать он, – в том числе человеческие.
Мимо него, и мимо застывшего на краткие мгновения Шломо потекли стремительные живые ручьи – это его, Давида, орлы растекались неудержимым потоком по квартире.
– «Чисто», «Контроль», «Двести», «Двести», «Двести», – принимал он короткие доклады, вступая в логово террористов внешне совсем неспешно, а на самом деле именно в том темпе, который тоже был отработан тысячекратно, – «Триста»!
Он услышал последний возглас, произнесенный одним из бойцов в микрофон чуть громче остальных, и двинулся в ту сторону, в комнату с правой стороны по ходу движения. За ним, словно телохранитель с кувалдой на плече, шагал сержант. Внешне такой же неторопливый, как командир, он мог преобразиться в доли секунды – стать стремительным и неудержимым. Именно он, самый старший в группе, предложил такие кодовые слова для обозначения мест мертвого и не совсем мертвого груза.
– Так мне с Афгана привычней, – заявил он майору, тогда еще капитану, четыре года назад – когда группа только формировалась.
Гаршвин знал, что его самый опытный и надежный боец успел повоевать – еще в юности, тогда советской. Это, быть может, и стало решающим при зачислении сержанта в элитный отряд.
Теперь Шломо с удивлением, легкой брезгливостью и заметной гордостью перешагнул через труп человека, который опосредствованно (через толстую деревянную дверь) познакомился с его кувалдой. Боевик лежал, широко раскидав руки-ноги в коридоре и устремив к потолку незрячие глаза неестественно красного цвета.
– Неудивительно, – подумал майор, который уже перешагнул через это препятствие, вызвавшее у него лишь недоумение, – получить кувалдой по уху – так все мозги из черепа выплеснутся. Зачем только он свое ухо к двери приложил – хотел определить, сколько врагов скопилось на лестничной площадке?
Последняя мысль заставила его чуть заметно поморщиться – майор был уверен, что никто в квартире не слышал приготовлений к штурму. О том, что именно это – отсутствие всякого шума за дверью и окнами, и могли насторожить кого-то, он не подумал. Не успел, наверное, потому что шагнул, наконец, в комнату, и сконцентрировался на новых персонажах – лежащих на полу людях и своих бойцах, держащих под прицелом эти два неподвижных тела.
По первому Гаршвин лишь скользнул взглядом, отметив его неестественно свернутую шею и отсутствие жизни в остекленевших глазах. А второй, точнее вторая…
– Это не араб, – безапелляционно прогудел за спиной сержант, – это не араб, командир. Я таких душманов еще в Афгане навидался. Зуб даю – он к нам прямым рейсом из Кабула прилетел.
Прямых рейсов из афганской столицы в израильскую не было – это майор знал точно; но возражать сейчас Моссу не стал. Он еще пристальней вгляделся в женщину – ту самую арабку, что своим появлением ненадолго отсрочила штурм. Что-то было не совсем правильно в этой фигуре с замотанным цветастым платком лицом. Майор не успел уцепиться за занозу, которая кольнула в подсознании. Незнакомка вдруг начала дергаться в припадке то ли эпилепсии, или…
– Предсмертных судорог, – с ужасом подумал Гаршвин; с ужасом – потому что понял, что теряет последнего свидетеля.
Женщина, чье тело между тем выгнула дугой жестокая судорога, чуть слышно вздохнула и медленно расслабилась, растеклась бесформенной кучей на полу совсем рядом с мертвым боевиком. Но – майор каким-то чудом понял это – не умерла; просто провалилась в глубокое забытье. Плотный шелк на ее груди чуть заметно дрожал, выдавая дыхание, и он скомандовал сержанту, который затаился за спиной, тоже не отрывая взгляда от свидетельницы.
– Мосс – хватай ее и в госпиталь – одна нога здесь, другая там!
Эту фразу тоже привнес в группу сержант; как и многое другое, кстати. Но сейчас он не стал «радовать» командира и двух товарищей, застывших у противоположных стен с «Узи» в руках, очередным перлом. Глухо стукнула кувалда, аккуратно прислоненная хозяйственным Шломо к стеночке, и здоровяк легко поднял закутанную в шелка незнакомку на руки. Майор дернулся было, чтобы посмотреть, какое лицо скрывает этот цветастый платок, но сдержал себя, подумав, что еще наглядится на это личико – когда будет спрашивать, как и зачем эта женщина попала в бандитское логово. Он отправился вслед за сержантом, который нес незнакомку бережно и на удивление легко – словно невесомую куклу. Но в коридоре, где Шломо устремился к двери с вылетевшим от страшного удара замком, остановился – как раз над телом боевика с треснувшим черепом.
